Сойдя в полночь с
электрички на станции Alcantara-Terra,
я присела за столик
уличного кафе, уютным островком жёлтого
света мерцающего в темноте. Думала о
сегодняшнем спектакле нашей самодеятельной
труппы, напоминающий романтический
студенческий агиттеатр советской эпохи,
вспоминала свою первую театральную
студию - на Красной Пресне, культовое
пристанище богемного юношества
семидесятых, как к моему столику
приблизилась странная женщина, и с ходу
заговорила, будто мы добрые друзья,
буквально минуту назад прервавшие
беседу.
Мелкая рюмка
вишнёвого ликёра Ginja
дрогнула в моих пальцах,
липкая капля потекла через край.
Сперва мне
показалось, что женщина пожилая:
мешкообразная фигура, расплывшиеся
черты лица без характерных примет,
торчащие из-под головного убора седые
космушки. Но в течение первой же минуты
её интенсивной речи, пришла к выводу,
что особа довольно молода: лет сорок...
Впрочем, определить точно затруднялась
из-за распухших фиолетовых кистей рук,
будто у трёхдневной покойницы. Истончённая
блестящая кожа на ладонях казалось
вот-вот лопнет и раны засочатся сукровицей
с гноем.
Понять, что
говорит сеньора толком не представлялось
возможным, отчасти из-за моего слабого
знания португальского языка, отчасти
из-за дикции декламаторши, поскольку
во рту у неё изрядно не доставало зубов,
да и к тому же создавалось впечатление,
что она подспудно жуёт целлофан, и
одновременно пытается грызть дёснами
попкорн. Но понимать речь в такой ситуации
не принципиально, поэтому я сосредоточилась
на одежде новой приятельницы.
Кажется, она
сшила одеяние сама, и не без мастерства.
Вероятно, когда-то обучалась портняжному
делу. И явно обладала дизайнерским
талантом. Все вещи на ней сшиты из
одинаковой ткани, скорее всего обивочной,
с чередующимися широкими и узкими
полосами. Полагаю, она нашла обрез где-то
на помойке. Был куплен кем-то когда-то,
чтобы обновить мебельную обшивку, но
залежался, всё не до того, потом-потом,
и, как водится, незаметно прошли годы,
и уже внуки обнаружили в бабушкином
сундуке затхлый рулон, который без
сожаления и выбросили. И вот ткань обрела
второе рождение, вдохновив никому
неизвестную модельершу.
Растрёпанные
волосы венчала шапка, напоминающая
поварской колпак в сочетании с капитанской
фуражкой. На теле платье-пальто-халат-фрак
с замысловатыми фалдами, лацканами,
воротником, карманами. Из под пол виделись
брюки-клёш с бахромой от абажура. Обувь
прикрывали гамаши всё из той же полосатой
ткани.
Сеньора уже
демонстрировала мне тканевый браслет
на руке, естественно, полосатый, с
вышитыми мулине одинаковыми закорючками.
И тут я отчётливо разобрала, что говорит
она.
- Это моё
настоящее имя. Я увидела его во сне. И
сразу поняла, что оно истинное. Но это
другой язык, не португальский. Я не знаю
какой, но уверена, что вот эта буква А...
эта Р... Н...
Она поочерёдно
указывала чёрным ногтем в совершенно
идентичные крючки на обмотке запястья,
и называла их с огромной нежностью.
- А это никакая
буква, - остановилась на последней
закорючке, точно такой же, как и все
прочие, вздохнула с мукой. - Я не знаю,
что это, но оно самое важное!
Медленно
перевела взгляд в мои глаза, заговорила
с нарастающей силой. Я почувствовала,
как её безумие проникает в мозг,
подскочила, быстро попрощалась, кинула
мелочь на стойку, и торопливо зашагала
через дорогу в сторону дома. На всякий
случай оглянулась издалека - она не шла
за мной, растворилась в ночи, чтобы уже
больше никогда не встретиться.
На фото: ночной лиссабонский фонарь. Фотография автора.
Комментариев нет:
Отправить комментарий